Неточные совпадения
Городничий. Ну, уж вы — женщины! Все кончено, одного этого
слова достаточно! Вам всё — финтирлюшки! Вдруг брякнут ни из того ни из другого словцо. Вас посекут, да и только, а
мужа и поминай как звали. Ты, душа моя, обращалась с ним так свободно, как будто с каким-нибудь Добчинским.
Она раскаивалась утром в том, чтó она сказала
мужу, и желала только одного, чтоб эти
слова были как бы не сказаны. И вот письмо это признавало
слова несказанными и давало ей то, чего она желала. Но теперь это письмо представлялось ей ужаснее всего, что только она могла себе представить.
(Она, представляя
мужа, сделала, точно так, как это делал Алексей Александрович, ударение на
слове преступную,)
Она смотрела так просто, так весело, что кто не знал ее, как знал
муж, не мог бы заметить ничего неестественного ни в звуках, ни в смысле ее
слов.
Агафья Михайловна, видя, что дело доходит до ссоры, тихо поставила чашку и вышла. Кити даже не заметила ее. Тон, которым
муж сказал последние
слова, оскорбил ее в особенности тем, что он, видимо, не верил тому, что она сказала.
— А, как это мило! — сказала она, подавая руку
мужу и улыбкой здороваясь с домашним человеком, Слюдиным. — Ты ночуешь, надеюсь? — было первое
слово, которое подсказал ей дух обмана, — а теперь едем вместе. Только жаль, что я обещала Бетси. Она заедет за мной.
Она, счастливая, довольная после разговора с дочерью, пришла к князю проститься по обыкновению, и хотя она не намерена была говорить ему о предложении Левина и отказе Кити, но намекнула
мужу на то, что ей кажется дело с Вронским совсем конченным, что оно решится, как только приедет его мать. И тут-то, на эти
слова, князь вдруг вспылил и начал выкрикивать неприличные
слова.
Кити поняла, что сказанное ею в сердцах
слово о неверности
мужа и об унижении до глубины сердца поразило бедную сестру, но что она прощала ей.
— Извините меня, — обратилась она к машинисту-Немцу, — мне несколько
слов сказать
мужу.
Она нагнула голову. Она не только не сказала того, что она говорила вчера любовнику, что он ее
муж, а
муж лишний; она и не подумала этого. Она чувствовала всю справедливость его
слов и только сказала тихо...
Когда она проснулась на другое утро, первое, что представилось ей, были
слова, которые она сказала
мужу, и
слова эти ей показались так ужасны, что она не могла понять теперь, как она могла решиться произнести эти странные грубые
слова, и не могла представить себе того, что из этого выйдет.
― Нет! ― закричал он своим пискливым голосом, который поднялся теперь еще нотой выше обыкновенного, и, схватив своими большими пальцами ее за руку так сильно, что красные следы остались на ней от браслета, который он прижал, насильно посадил ее на место. ― Подлость? Если вы хотите употребить это
слово, то подлость ― это. бросить
мужа, сына для любовника и есть хлеб
мужа!
— Типун вам на язык, — сказала вдруг княгиня Мягкая, услыхав эти
слова. — Каренина прекрасная женщина.
Мужа ее я не люблю, а ее очень люблю.
Та боль, которую она причинила себе и
мужу, высказав эти
слова, будет вознаграждена теперь тем, что всё определится, думала она.
Эту глупую улыбку он не мог простить себе. Увидав эту улыбку, Долли вздрогнула, как от физической боли, разразилась, со свойственною ей горячностью, потоком жестоких
слов и выбежала из комнаты. С тех пор она не хотела видеть
мужа.
Когда она думала о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность к нему зa это. Ей казалось, что те
слова, которые она сказала
мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она их сказала всем и что все их слышали. Она не могла решиться взглянуть в глаза тем, с кем она жила. Она не могла решиться позвать девушку и еще меньше сойти вниз и увидать сына и гувернантку.
— Да нет, я не могу его принять, и это ни к чему не… — Она вдруг остановилась и взглянула вопросительно на
мужа (он не смотрел на нее). — Одним
словом, я не хочу…
Васенька Весловский, ее
муж и даже Свияжский и много людей, которых она знала, никогда не думали об этом и верили на
слово тому, что всякий порядочный хозяин желает дать почувствовать своим гостям, именно, что всё, что так хорошо у него устроено, не стоило ему, хозяину, никакого труда, а сделалось само собой.
— Решения, какого-нибудь решения, Алексей Александрович. Я обращаюсь к тебе теперь («не как к оскорбленному
мужу», хотел сказать Степан Аркадьич, но, побоявшись испортить этим дело, заменил это
словами:) не как к государственному человеку (что̀ вышло не кстати), а просто как к человеку, и доброму человеку и христианину. Ты должен пожалеть ее, — сказал он.
Муж Веры, Семен Васильевич Г…в, — дальний родственник княгини Лиговской. Он живет с нею рядом; Вера часто бывает у княгини; я ей дал
слово познакомиться с Лиговскими и волочиться за княжной, чтоб отвлечь от нее внимание. Таким образом, мои планы нимало не расстроились, и мне будет весело…
Где же тот, кто бы на родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее
слово: вперед? кто, зная все силы, и свойства, и всю глубину нашей природы, одним чародейным мановеньем мог бы устремить на высокую жизнь русского человека? Какими
словами, какой любовью заплатил бы ему благодарный русский человек. Но веки проходят за веками; полмиллиона сидней, увальней и байбаков дремлют непробудно, и редко рождается на Руси
муж, умеющий произносить его, это всемогущее
слово.
Праздность, драка, сплетни и всякие ссоры завелись между прекрасным полом такие, что
мужья то и дело приходили к нему с такими
словами: «Барин, уйми беса-бабу!
— К заслугам вашего превосходительства. Не находит
слов. Говорит: «Если бы я только мог чему-нибудь… потому что, точно, говорит, умею ценить
мужей, спасавших отечество», — говорит.
Но когда подвели его к последним смертным мукам, — казалось, как будто стала подаваться его сила. И повел он очами вокруг себя: боже, всё неведомые, всё чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушения слабой матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди; хотел бы он теперь увидеть твердого
мужа, который бы разумным
словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи...
Ну, и довольно, кажется, для весьма приличного oraison funèbre [надгробного
слова (фр.).] нежнейшей жене нежнейшего
мужа.
Ну, вспыхивает, как заря, а я целую поминутно; мамаша-то, разумеется, внушает, что это, дескать, твой
муж и что это так требуется, одним
словом малина!
Исповедь и причащение кончились. Катерина Ивановна снова подошла к постели
мужа. Священник отступил и, уходя, обратился было сказать два
слова в напутствие и утешение Катерине Ивановне.
Катерина. Мучает меня, запирает. Всем говорит и
мужу говорит: «Не верьте ей, она хитрая». Все и ходят за мной целый день и смеются мне прямо в глаза. На каждом
слове все тобой попрекают.
— Нет, нет, нет! Вы славянофил. Вы последователь Домостроя. [Домострой — памятник русской литературы XVI века, свод правил семейно-бытового уклада; проповедует суровую власть главы семьи —
мужа.
Слово «домострой» в XIX веке являлось символом всего косного и деспотического в семье.] Вам бы плетку в руки!
И, подтверждая свою любовь к истории, он неплохо рассказывал, как талантливейший Андреев-Бурлак пропил перед спектаклем костюм, в котором он должен был играть Иудушку Головлева, как пил Шуйский, как Ринна Сыроварова в пьяном виде не могла понять, который из трех мужчин ее
муж. Половину этого рассказа, как и большинство других, он сообщал шепотом, захлебываясь
словами и дрыгая левой ногой. Дрожь этой ноги он ценил довольно высоко...
— Трудно поумнеть, — вздохнула Дуняша. — Раньше, хористкой, я была умнее, честное
слово! Это я от
мужа поглупела. Невозможный! Ему скажешь три
слова, а он тебе — триста сорок! Один раз, ночью, до того заговорил, что я его по-матерному обругала…
Самгин отметил, что она говорит о
муже тоном девицы из зажиточной мещанской семьи, как будто она до замужества жила в глухом уезде, по счастливому случаю вышла замуж за богатого интересного купца в губернию и вот благодарно, с гордостью вспоминает о своей удаче. Он внимательно вслушивался: не звучит ли в
словах ее скрытая ирония?
Говорила она неохотно, как жена, которой скучно беседовать с
мужем. В этот вечер она казалась старше лет на пять. Окутанная шалью, туго обтянувшей ее плечи, зябко скорчившись в кресле, она, чувствовал Клим, была где-то далеко от него. Но это не мешало ему думать, что вот девушка некрасива, чужда, а все-таки хочется подойти к ней, положить голову на колени ей и еще раз испытать то необыкновенное, что он уже испытал однажды. В его памяти звучали
слова Ромео и крик дяди Хрисанфа...
Она так полно и много любила: любила Обломова — как любовника, как
мужа и как барина; только рассказать никогда она этого, как прежде, не могла никому. Да никто и не понял бы ее вокруг. Где бы она нашла язык? В лексиконе братца, Тарантьева, невестки не было таких
слов, потому что не было понятий; только Илья Ильич понял бы ее, но она ему никогда не высказывала, потому что не понимала тогда сама и не умела.
Приход его, досуги, целые дни угождения она не считала одолжением, лестным приношением любви, любезностью сердца, а просто обязанностью, как будто он был ее брат, отец, даже
муж: а это много, это все. И сама, в каждом
слове, в каждом шаге с ним, была так свободна и искренна, как будто он имел над ней неоспоримый вес и авторитет.
Опершись на него, машинально и медленно ходила она по аллее, погруженная в упорное молчание. Она боязливо, вслед за
мужем, глядела в даль жизни, туда, где, по
словам его, настанет пора «испытаний», где ждут «горе и труд».
В последнее мгновение, когда Райский готовился сесть, он оборотился, взглянул еще раз на провожавшую его группу. Он, Татьяна Марковна, Вера и Тушин обменялись взглядом — и в этом взгляде, в одном мгновении, вдруг мелькнул как будто всем им приснившийся, тяжелый полугодовой сон, все вытерпенные ими муки… Никто не сказал ни
слова. Ни Марфенька, ни
муж ее не поняли этого взгляда, — не заметила ничего и толпившаяся невдалеке дворня.
— И честно, и правильно, если она чувствует ко мне, что говорит. Она любит меня, как «человека», как друга: это ее
слова, — ценит, конечно, больше, нежели я стою… Это большое счастье! Это ведь значит, что со временем… полюбила бы — как доброго
мужа…
Эта идея так же чудовищна, как и другая клевета на нее же, что она, будто бы еще при жизни
мужа, обещала князю Сергею Петровичу выйти за него, когда овдовеет, а потом не сдержала
слова.
Она остановилась, не найдя
слов, которые могли бы выразить bonté того ее
мужа, по распоряжению которого секли людей, и тотчас же, улыбаясь, обратилась к входившей старой сморщенной старухе в лиловых бантах.
И слезы выступили у ней на глаза, и она коснулась его руки. Фраза эта была неясна, но он понял ее вполне и был тронут тем, чтò она означала.
Слова ее означали то, что, кроме ее любви, владеющей всею ею, — любви к своему
мужу, для нее важна и дорога ее любовь к нему, к брату, и что всякая размолвка с ним — для нее тяжелое страдание.
— Если вы меня не хотите видеть, то увидите удивительную актрису, — отвечая на смысл его
слов, сказала Mariette. — Не правда ли, как она хороша была в последней сцене? — обратилась она к
мужу.
Прежде всего Сашка подействовал на супружеские чувства Привалова и разбудил в нем ревность к жене. За ней следят, ловят каждое ее
слово, каждый взгляд, каждое движение… Сашка является гениальным изобретателем в этой чудовищной травле. Счастливая наследница миллионов кончила сумасшествием и умерла в доме Бахарева, куда ее принесли после одной «науки»
мужа замертво.
Даже ночью, когда в своей спальне она осталась с
мужем и взглянула на его длинную, нескладную фигуру, она опять вспомнила это
слово: «Непосредственность…
Когда мы возвратились к Вере Павловне, она и ее
муж объяснили мне, что это вовсе не удивительно. Между прочим, Кирсанов тогда написал мне для примера небольшой расчет на лоскутке бумаги, который уцелел между страниц моего дневника. Я перепишу тебе его; но прежде еще несколько
слов.
Половину времени Вера Павловна тихо сидела в своей комнате одна, отсылая
мужа, половину времени он сидел подле нее и успокоивал ее все теми же немногими
словами, конечно, больше не
словами, а тем, что голос его был ровен и спокоен, разумеется, не бог знает как весел, но и не грустен, разве несколько выражал задумчивость, и лицо также.
— Да она еще какое
слово сказала: ежели, говорит, я не хочу, чтобы другие меня в безобразии видели, так мужа-то я больше люблю, значит, к нему-то и вовсе не приходится не умывшись на глаза лезть.
Она стала замечать, что, когда приходит ей недовольство, оно всегда сопровождается сравниванием, оно в том и состоит, что она сравнивает себя и
мужа, — и вот блеснуло перед ее мыслью настоящее
слово: «разница, обидная разница».
Положим, что другие порядочные люди переживали не точно такие события, как рассказываемое мною; ведь в этом нет решительно никакой ни крайности, ни прелести, чтобы все жены и
мужья расходились, ведь вовсе не каждая порядочная женщина чувствует страстную любовь к приятелю
мужа, не каждый порядочный человек борется со страстью к замужней женщине, да еще целые три года, и тоже не всякий бывает принужден застрелиться на мосту или (по
словам проницательного читателя) так неизвестно куда пропасть из гостиницы.
В этих отрывочных
словах, повторявшихся по многу раз с обыкновенными легкими вариациями повторений, прошло много времени, одинаково тяжелого и для Лопухова, и для Веры Павловны. Но, постепенно успокоиваясь, Вера Павловна стала, наконец, дышать легче. Она обнимала
мужа крепко, крепко и твердила: «Я хочу любить тебя, мой милый, тебя одного, не хочу любить никого, кроме тебя».